и за это время решил подлатать пробитую защиту. Все же негоже служителю правопорядка ходить в таком состоянии — так его обладатель любого, даже самого слабого артефакта, облапошит. Срастив природную защиту, я накинул еще один щиток сверху. Так, для надежности. Не благодарите.
А затем аккуратно вывел дух наружу и сам вышел из его ментального плана.
Молодой жандарм тут же открыл глаза и взволнованно заговорил по-немецки, указывая на меня.
«О чем он вещает?» — спросил я Столыпина. Он, в отличие от меня, хорошо владел языком.
«Говорит, не понимает, что с ним случилось. Но сейчас чувствует себя гораздо лучше».
«Всегда пожалуйста».
Старший жандарм перебросился парой фраз со Столыпиным, а затем... Просто пригласил младших коллег на выход.
«И все?» — удивился я. — «Никаких последствий?»
«Пока вы работали над пробуждением юноши, я заложил в его память скорректированное воспоминание. Его коллега просто упал в обморок. Ведь в Дакии нынче так душно...»
Меня окончательно отпустило только после того, как поезд снова тронулся. Столыпин вышел поторопить слуг со сборами, а я вытащил гербовую бумагу.
Что ж, месяц отсрочки у меня есть. Но явиться в Вену все равно придется. Неплохо было бы подыскать себе адвоката. Потому что австрийцы точно попытаются сделать из этого сенсацию. Я прямо видел заголовки венских газет: «Русский князь обесчестил дочь графа!», «Самая странная помолвка года!» и так далее. Ну на фиг, не хочу я в этом участвовать.
И о чем думала эта Элеонора? Я, кстати, не припоминал, что обещал на ней жениться. Было хорошо — да. И, к слову, невинность она явно утратила задолго до того, как встретила симпатичного русского княжича.
Столыпина не было долго, но вернулся он с двумя чашками кофе. Поставив их на стол, он выудил из своего саквояжа украшенную гербом флягу и водрузил на столик. Я кивнул в ответ на его немой вопрос, и в мою черную, по-балкански вырвиглазно-крепкую кафу отправилось несколько капель коньяка.
— Отличная работа с сознанием того парня, — сказал он. — Не знал, что вы такое умеете. Или в Аудиториуме сменилась программа обучения?
Я устало улыбнулся. Работа с менталом вытянула из меня все силы. Точнее, не столько сама работа, сколько нервотрепка, с ней сопряженная.
— Спасибо, Андрей Васильевич.
— Можете называть меня просто Андреем, ваше сиятельство. Разумеется, вне официальной обстановки.
Я протянул ему руку.
— Что ж, тогда я — просто Николай. Вне официальной обстановки. Терпеть не могу все эти формальности.
Это вызвало улыбку у атташе.
— Я тоже, хотя умудрился выбрать едва ли не самую формализованную службу. Тем не менее, приятно встретить похожего на себя человека.
Видимо, недавний инцидент был забыт окончательно. Столыпин проникся ко мне симпатией.
— Вы ловко придумали с документом об отсрочке, Николай, — продолжил атташе. — Однако это всего лишь отсрочка. Проблема никуда не денется, и мне понадобится подключить свои связи в Белграде.
Я кивнул.
— Не собираюсь бегать от правосудия. Это не по-княжески. Лучше решить вопрос раз и навсегда. Но я не хотел нарушать наши планы на Земун. Поэтому придумал такой поворот.
— С этим обвинением мы непременно разберемся, — пообещал Столыпин. — Главное — избежать скандала, хотя я сомневаюсь, что удастся. Единственный вопрос, который сейчас меня гложет — случайное ли это стечение обстоятельств? Или же кто-то намеренно решил утопить вашу репутацию?
* * *
— Станция — город Земун, Австро-Венгерская империя, — провозгласил динамик. — Остановка — тридцать минут. Просим путешествующих подготовить документы.
Женский голос повторил это же не только по-русски, но еще и по-сербски, по-венгерски, по-немецки, по-румынски и даже по-гречески. Странно, что османов обидели.
— Ну, ваше сиятельство, пора на выход, — сказал Столыпин и подхватил свои чемоданы.
Этот поезд был куда проще знаменитого «Балканского экспресса», зато летел с такой же скоростью. Всего полдня — и мы оказались в Земуне. Сидя в вагоне первого класса, я перечитывал путеводитель, составленный для меня сотрудниками канцелярии Ее императорского высочества.
Пока все пассажиры столпились в очереди у дверей, я невозмутимо продолжал читать. Никогда этого не понимал. Ну зачем ломиться в еще закрытые створки, топтать друг другу ноги и пыхтеть в затылки? Всех обязательно выпустят.
Наконец, двери открылись, и толпа самых нетерпеливых высыпала на перрон. Это был даже не вокзал, а, скорее, станция. Но симпатичная.
Перрон украшали бронзовые колонны, поддерживавшие изящный, в стиле ар-нуво, стеклянный навес. Там же стояли турникеты: подданным Австро-Венгрии требовалась только быстрая проверка документов, а нас ждал полноценный «красный коридор».
Столыпин вызвался улаживать вопрос с таможенниками, пока мои слуги и секретари выволакивали наш объемный багаж. Быть князем — значит не иметь возможности путешествовать налегке. Гардероб и прочее, техника секретарей, артефакты, кое-какой скарб слуг... Словом, барахла хватило бы на небольшой обоз.
— Прошу, ваше сиятельство, — Столыпин указал дорогу.